28 сентября 2021 года в доме причта храма прп. Андрея Рублева на Нижней Масловке, 18 состоялась дискуссия на тему «О границах христианского искусства». Место было выбрано не случайно: именно здесь проходит выставка Мары Уваровой, и ее картины идеально вписались в тему разговора.
Точкой отсчета стал вопрос, считать ли «Троицу» Андрей Рублева искусством, или же это, скорее, естественная среда молитвы, в которую человек погружается без всякой рефлексии или внутренней работы, словно ныряет в волны, и они сами несут его. Возможно ли искусство без люфта, разрыва, усилия? Чтобы разрешить проблему, надо подойти к самому термину «искусство», что оказалось довольно странной герменевтической задачей: определить хорошо знакомое слово, по сути, ставшее терминологическим местоимением, часто бывает попросту невозможно, хотя можно использовать проторенные пути – этимологические, номинативные, функциональные… Искусство может быть понято как преображающая мир работа, своего рода восстановление, и тогда любая деятельность человека, связанная с реставрацией мира, может считаться искусством.
Христианское искусство не ограничено ни вероисповеданием автора, ни сугубо христианской тематикой. Образы Василия Перова, представляющие крестный ход во главе со священником («Крестный ход а Пасху в Курской губернии», и подобные этому (например, «Чаепитие в Мытищах близ Москвы»), строго говоря, не могут относиться к христианской живописи. В то же время работы импрессионистов могут стать началом веры в Бога – и это будет эстетическое доказательство бытия Божия, тот самый «аргумент от красоты».
Любой вид искусства может породить христианские произведения, если они говорят на языке веры, надежды, любви, полны любви к Богу и человеку. Но тут есть и вторая сторона медали: искусство это прежде всего соработничество автора - творца и созерцателя, роль которого в жизни и восприятии объекта искусства, пожалуй, определяющая, хоть это и закладывает некий субъективизм. Речь должна идти именно о работе созерцания, а не о поверхностном взгляде. Картины Ван Гога могут быть восприняты обывателем как плод фантазии сумасшедшего художника, отрезавшего себе ухо, - такой зритель не увидит красоты в экспрессии «Звездной ночи», а дар художника, позволивший ему за короткое время создать огромное количество шедевров, отнесет к лихорадке одержимого.
Тема разговора перешла к личности автора, что также вызвало много споров. Должен ли автор работы, читающейся как христианский образ, руководствоваться нравственным императивом? Может ли он, например, быть неверующим человеком? При любом ответе на этот вопрос важно одно: творец, отягощенный грехами, безусловно также способен создать новое, но это новое будет страшным, антиэстетичным, разрушающим, и это особенно четко прослеживается в судьбе Пикассо, когда на фоне адюльтеров его женские образы становятся мучительно-алчными (что-то похожее описывается в «Хождении по мукам», когда Даша после знакомства с Бессоновым вспоминает картину в гостиной сестры).
Вопрос о видах искусства в его отношении к христианству, как и тема свободы христианского творчества, пока остается открытым, что позволяет надеяться на продолжение этого непростого и затрагивающего каждого из участников дискуссии разговора.
Анна Гусева
Картина: Мара Уварова, "Бумажная архитектура" .